– Все хорошо, но мне не очень нравится его место работы, – признался Кудлин, – нам могли его подставить. Такого тихого и спокойного человека, который никогда не задает лишних вопросов. Это может быть очень опасно. В наше время нельзя так рисковать. Речь идет об очень крупной партии.
Он убрал и третий лист. На четвертом были данные на Илью Ринатовича Некрасова, шестидесятого года рождения, русского, разведенного, имеющего дочь и усыновленного сына.
– Где он раньше работал? – поинтересовался Кудлин.
– В концерне «Весна». Помните, были такие супермаркеты, которые разорились несколько лет назад во время кризиса? – ответил Иосиф. – Там все указано. Он обычно принимал грузы, отвечал за поставки продуктов, работал заместителем генерального директора.
– Очень интересно, – пробормотал Леонид Дмитриевич. – А где он сейчас работает?
– Уже два года работает в нашей страховой компании. Сначала был рядовым сотрудником, затем его сделали заведующим отделом.
– Считаешь, что мы можем ему доверять?
– Они занимаются переоформлением транспортных средств, – пояснил Иосиф. – Некрасов получает хорошие отступные и закрывает глаза на несоответствие номеров. Неплохие деньги.
– Значит, его можно купить, – удовлетворенно кивнул Кудлин. – Неплохая кандидатура, и то, что у него нет семьи, тоже неплохо. Сын, наверное, был у жены, если он его усыновил.
– Наверное, этого я не знаю, – признался Иосиф.
– Очень неплохо. Родился в Казани. Отец – Ринат Илалутдинович Зайнашин… Почему тогда его сын Некрасов?
– Взял фамилию матери, – пояснил Мейгеш.
– Значит, у него еще и комплексы… Начинал работу на ЗИЛе, был рабочим, инженером, начальником цеха. Работа в кооперативах, почти десять лет в концерне «Весна». Там, кажется, работал Самохин. Позвони и узнай у него, что он думает об этом Некрасове. Хотя нет, вызови его завтра ко мне, я сам с ним переговорю. Так, так. Как будто неплохо… Ага, вот это совсем хорошо. Он служил два года в пограничных частях в Таджикистане – значит, был сотрудником КГБ.
– Каким сотрудником? – испугался Иосиф. – Его в армию призвали в восемнадцать лет и отправили служить в пограничные войска. А там афганская война началась, и его тяжело ранили. Все написано. Никаким сотрудником КГБ он никогда не был.
– Тебе нужно пить успокаивающие таблетки, чтобы укреплять свои мозги, – добродушно заявил Кудлин. – Пограничные войска в Советском Союзе были подведомственны КГБ СССР. Неужели ты этого не знал?
– Я тогда в Риге рубашки выпускал в нашем цехе, и меня такие вещи не очень интересовали, – признался Мейгеш.
– А меня, представь, очень даже интересовали, – сказал Кудлин, глядя на лежавший перед ним лист бумаги. – Очень неплохая кандидатура. Я думаю, что мы выберем как раз вот этого Илью Некрасова. Нужно будет только поговорить с Самохиным, чтобы он рассказал нам о нем более подробно. Если Некрасов был заместителем гендиректора, он его должен помнить.
– Я найду Самохина, – поднялся Иосиф.
– Нет, я сам его найду. Необязательно, чтобы Самохин понял, почему мы интересуемся Некрасовым. И вообще, эту фамилию, кроме нас с тобой, никто не должен знать. Ты ведь сам видел, как действуют эти ампулы с лекарством. Скрыть не получится, даже если очень захочешь. Поэтому, чем меньше знаешь, тем дольше живешь.
Я продолжал работать у Расула. И уже поменял свой старый «Фольксваген» на довольно приличный «Опель». Потом купил внедорожник «Ниссан». Расул стал генеральным директором и почти сразу сделал меня своим заместителем. В две тысячи шестом я переехал из своей бывшей двухкомнатной квартиры у «Сокола» на Ленинский проспект, в один из новых домов, где купил трехкомнатную квартиру. У меня появились женщины, и я снова почувствовал вкус к жизни. Летом две тысячи седьмого года я забрал с собой Игоря, и мы поехали отдыхать в Испанию. Ему там очень понравилось. Он был уже взрослым, переходил в десятый класс. Однажды, когда мы загорали на пляже и мимо прошла симпатичная дама в купальнике, я, подняв голову, долго смотрел на ее удалявшуюся фигуру и вдруг услышал вопрос мальчика:
– Дядя Илья, вы любили мою маму?
Я отвел глаза. Затем внимательно посмотрел на него – да, он действительно уже взрослый, и с ним можно говорить на такие темы.
– Любил, очень любил. Мы хотели официально зарегистрировать наши отношения, чтобы я мог тебя усыновить. Договаривались пойти с ней в загс двадцать четвертого октября. А двадцать третьего вы поехали в этот театр…
– Я помню, – очень серьезно произнес Игорь. – Она тогда была такая счастливая и сказала мне, что скоро мы будем все время жить вместе. Втроем.
– Да, мы так и планировали. Но все получилось иначе. Кто мог подумать, что она погибнет в Москве, пойдя на спектакль? Кто мог вообще об этом подумать?
Игорь замолчал. Наверное, ему было труднее, чем всем нам. С отцом он общался достаточно редко, а мать потерял еще пять лет назад, совсем маленьким. Моя мать умерла в две тысячи пятом году, когда мне было уже сорок пять лет, а ей, соответственно, шел семьдесят третий. Умерла спокойно, во сне, как обычно умирают праведники. У нее было больное сердце. Зарина, уже погрузневшая и сильно постаревшая, все время плакала. Я с удивлением смотрел на свою старшую сестру. С характерным татарским лицом, ширококостная, она была папиной дочкой. А я всегда был похож на маму – худощавый, с типично славянским лицом, словно отец и не принимал участия в моем рождении. Хотя у моей дочери Аллы тоже были хитрые татарские глазки. Я не видел ее много лет и, честно говоря, даже не хотел видеть. Если ей было неинтересно встречаться с человеком, который был ее биологическим отцом, то мне тоже не хотелось навязываться. Тем более что там нужно было встречаться не только с моей бывшей супругой Ольгой, но и с ее мамой, которая так меня ненавидела.